Поколение людей, переживших войну – объединяемся !

Поколение людей, переживших войну – объединяемся !

Тевис София. Интервью с пострадавшей в катастрофе

07.04.2024

София Хаимовна Тевис (урожд. Шнитман) родилась в г. Калинковичи (Белорусская ССР) 18.09.1926

О родителях и предках: отец — Хаим Мордкович Шнитман, столяр, коммунист. Сначала был столяром, “потом партия его выдвинула” и он стал председателем деревообрабатывающей артели “Зорька”. У отца был брат Эли, он погиб на фронте (как и сам Хаим). Бабушка с папиной стороны умерла до войны, София ее не помнит, а дед Мордехай (Мотл) Шнитман был сапожником, ходил по селам чинить обувь.
Мама — Слава Боруховна (урожд. Пинская), домохозяйка. Ее мать умерла очень рано, София ее не помнит, дедушку Боруха Пинского (маминого отца) помнит очень плохо, он был стекольщиком в Калинковичах, умер до войны.
В семье было пятеро детей: Фаня (1921), Абрам (1923), Софья (1926), Арон (1932), Кира (1935; отец-коммунист назвал мальчика в честь С. М. Кирова, убитого незадолго до его рождения).
О довоенных Калинковичах: жили по адресу Мозырский переулок, 23 (“переулок был национальный — одни евреи”), имели небольшое хозяйство, корову, кур. “Богатства, конечно, не было”. Дружили с соседями, у всех тоже были небольшие хозяйства, огороды. София помнит семью Фейгельман, жили напротив, отец был жестянщик, у них было семеро детей. Еще одну соседку звали Элька (Залу), у них были три сына и дочь. В семьях и на улице общались на идиш (сестру Фаню дома называли Фейгеле, брата Абрама Авремон), только после войны начали все больше говорить на русском. Но дети уже знали русский, потому что учились в белорусской школе.
Была синагога, но отец-коммунист запрещал туда ходить, “ничего религиозного папа не признавал”. В школе тоже “запрещали сидеть за седером”.
Мама Софии не была религиозной, но после войны, когда все дети разъехались, она пришла к вере, начала соблюдать кашрут, когда она приезжала в гости к Софии (в Киев), София кашеровала всю посуду. Сама София уже в Израиле стала ходить в синагогу (сейчас не ходит по здоровью), соблюдать субботу (зажигает свечи, говорит браху), зажигает поминальные свечи в йорцайты родных.
О начале войны: сестра Фаня перед самой войной вышла замуж, как раз готовились праздновать свадьбу, когда началась война (“по переулку пошла слишком такая большая оживленность: включите радио, что-то будут передавать из Москвы!”). Следующую ночь дети не спали от возбуждения, потом отец пришел и сказал, что надо эвакуироваться: “Есть сведения, что немец уничтожает евреев”. И есть решение детей и семьи эвакуировать. Дед Мотл Шнитман (отец отца) отказался эвакуироваться, хотя сын его уговаривал (“Меня не тронут, меня все знают. А немцы хорошие люди. Мы с ними дружили когда-то”), и был расстрелян в Калинковичах.
Об эвакуации: отец остался в ополчении, а София с мамой и братьями-сестрами эвакуировалась через неделю после начала войны. Сестра Фаня тоже осталась в Калинковичах: она только что вышла замуж, и муж тоже был в ополчении (позже и она, и отец смогли выбраться). Никаких чемоданов не было, завязывали вещи в узлы из простыней. Взяли только кое-какую одежду. Ехали в теплушках, очень много народа, сплошь еврейские семьи. По дороге были остановки, брат Абрам бегал за кипятком.
Сначала приехали в село Татино [Татьяновка?] Донецкой области, их привезли в колхоз, дали комнату. Дети с мамой ходили в колхоз работать, жали, вязали снопы. Примерно через три месяца немцы подошли к Донецку, беженцев направили дальше на восток, была очень тяжелая дорога, София помнит, бомбежку на какой-то станции — “я сижу, клумак [котомка] на руках, а тут летят осколки от снарядов”. Младшие дети сидели сжавшись, мама старалась их успокаивать.
Привезли в Саратовскую обл., в село Карпёнка, тоже дали какую-то комнату у хозяйки, тоже ходили в колхоз, работали. Через центральный эвакопункт связались с сестрой Фаней (она с семьей мужа эвакуировалась в Чернышков Сталинградской обл.), перебрались туда, в колхоз, где выращивали арбузы. Здесь их нашел отец, несколько месяцев они прожили вместе, а затем папу мобилизовали на трудовой фронт, на завод в Ленинске Сталинградской обл. “Это был уже конец силам, все изнеможенные, голые, босые. Все, что имелось, какие-то тряпки, на все выменяли продукты”. Мама получала 28 рублей на детей, делали затирку из муки, варили суп.
Софья пошла учиться в медицинский техникум, чтобы получить продуктовую карточку. “Чтобы учиться, надо было во что-то одеться. А у меня ни обуви, ни одежды”. Брат Абрам пошел на курсы трактористов. София помнит, как он закончил эти курсы, выехал на тракторе, все радовались, дети бежали за трактором — “и тут приходит почтальон и приносит повестку”.
О судьбе отца и старшего брата: в 1942-м Абрам Шнитман ушел на фронт, стал санинструктором, писал до 1944 года, потом от него пришел денежный перевод, и с тех пор связь оборвалась. Отец (хотя не был военнообязанным) ушел добровольцем на фронт в 1944-м (“не могу я так, война идет, а я тут этими болванками занимаюсь”). И уже в августе 1944 семья получила похоронку: Хаим Шнитман умер от ран в госпитале в Симферополе.
О судьбе Абрама долго ничего не было известно (сестра Фаня много занималась его поисками), отвечали только, что он пропал без вести. Лишь потом сын одного из младших братьев, тоже военный, выяснил в военкоматах и архивах, что Абрам был награжден орденом Красной звезды (“за спасение личного состава”), медалями за отвагу и боевые заслуги и погиб где-то на Украине, но точные обстоятельства не известны (“там было такое месиво, такой страх, что там уже нельзя было никого найти”).
О возвращении домой: возвращались в Белоруссию в 1944 году, воинскими эшелонами, добирались очень тяжело, просились в вагоны, на одном полустанке их ссадили (была проверка, а в воинский эшелон было запрещено брать гражданских), они долго ждали, пока их подобрал другой состав.
О послевоенной жизни: приехали в Калинковичи в июле 1944 года, их дом был занят отделением милиции, но его через несколько дней освободили. Все евреи, оставшиеся в Калинковичах, погибли (“в основном старики, которых было не уговорить уехать”). “Ходили какие-то списки в городе, кто погиб, кто остался, все было известно”, были известны и места расстрелов. Всех собрали, перезахоронили в братской могиле. Впоследствии София и другие выходцы из Калинковичей в Израиле помогли поставить памятник.
У сестры Фани была специальность секретарь-машинистка, ее взяли на работу в райком партии, а София пошла райком комсомола, и ее направили в Минск на курсы пионервожатых. Потом она вернулась в Калинковичи, где организовали детский дом для сирот войны (директором был еврей по фамилии Фрайман, подполковник). “Дети были запуганные, болезненные, завшивевшие. Мы стояли ночами и утюжили их одежку, чтобы уничтожить паразитов”. Потом детдом стала поддерживать военная часть, привозили продукты, “дети немножко стали оживать”. Один мальчик чуть не погиб, когда дети нашли в лесу боеприпасы, оставшиеся с войны, что-то взорвалось, и осколок попал ребенку в висок (к счастью, все обошлось)
Однажды Софию отправили в командировку забрать группу детей из лагеря “Артек” (“я такая была боевая девка”!). По дороге в Москве на пересадке (где один из детей чуть не потерялся) познакомилась с солдатом-киевлянином Григорием Тевисом — своим будущим мужем, они начали переписываться, в 1951 году поженились и уехали в Киев, где София прожила всю жизнь до самой репатриации. В 1952-м родила сына, в 1958 дочь, жили все в одной комнате вместе со свекровью, в квартире было еще 18 соседей, потом завод, на котором работал муж, дал квартиру.
Сама София не сталкивалась с антисемитизмом в Киеве, но муж работал на военном заводе, и там чувствовалось, что евреев не продвигают (и вообще стараются не брать на работу). Но Григорий Тевис был человек партийный, председатель цехового комитета профсоюза, с ним считались.
Про смерть Сталина: все настолько переживали, что думали, что конец света наступает (а сыну Софии как раз исполнилось полгода), ходили с траурными повязками. Когда начались разоблачения “культа личности”, София не верила — “мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе, и вдруг оказалось, что вы такая сволочь”. Если бы отец, говорит София, дожил до этих разоблачений, он бы с ума сошел, “потому что все мы были такие советские люди, воспитанные в советском духе”.
Об израильской школе в Киеве: муж Софии умер в 1991 году, “жить в Киеве было уже очень тяжело”, внук Дима (сын дочери) познакомился с ребятами из киевского представительства Сохнут, узнал, что в Киеве есть школа с “израильской параллелью” с 1 по 10 класс: изучение иврита, истории еврейского народа и Танаха, с израильскими преподавателями, все остальные предметы обычные на русском языке. Внук и внучка учились там, потом 16-летний внук решил уезжать в Израиль, потом сказал родным, что “никогда не вернется в Киев”. Затем репатриировалась София и ее дети.
София подробно рассказывает о жизни в Израиле, большой общественной работе в ветеранской организации и своей семье (“сын, невестка, дочь, три внука и пять правнуков — и нет такого праздника, чтобы они все не собрались у меня за столом!”).

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии

0
Оставьте комментарий! Напишите, что думаете по поводу статьи.x