Мне было 14 лет, когда началась война и без малого, 18 когда она закончилась…

Виктор Мац

 

 

Мне было 14 лет, когда началась война и без малого, 18 когда она закончилась.

Я хорошо помню все военные годы.

Главными ощущениями были голод и холод.

Ну с голодом все понятно – 400 гр хлеба и какой ни какой приварок, главным компонентом которого были картофельные очистки.

Но на продовольственную карточку полагалось, если мне не изменяет память, 1200 гр круп, 400гр масла, что то на литер А, Б. На них время от времени <выбрасывали> то одно, то другое.

На литер А <выбросили> яйца. Многочасовая очередь волнуясь – хватит ли на мою долю, выстроилась в кассу. Наконец очередь дошла, гражданин подает карточки кассиру –  она ,,пробила,, счастливый гражданин отходит от кассы, получает у продавца вожделенные яйца – такое бывает чуть ли не раз в году.. Добывать все это доставалось мне – взрослые на работе, младшие еще малы, для чего надо было выстаивать огромные очереди. На это уходило большая часть каждого дня, и более отвратительного занятия не придумать. Голодными были не только военные годы, но и послевоенные, особенно 1947г, и лишь с 1949 года, когда был окончен университет и мы приехали в Иркутск, голод окончился. Но, как писала в своих воспоминаниях Л. Гурченко, детство которой пришлось на голодные военные годы, особое отношение к еде  сохранилось на всю жизнь. Не менее памятен холод. Мы эвакуировались в Пермь, тогдашний город Молотов. Зимы жестокие – доходило до 50 градусов, а одежки было: солдатская шинель, на голове буденовка, а на ногах ботинки на резиновом ходу. Пока добежишь утром до школы – ног уже не чувствуешь. В те годы я отморозил все, что можно: ноги, руки, уши, нос. И даже вернувшись из эвакуации в Киев - голод и холод оставались господствующими чувствами. Зимы в те годы в Киеве были на редкость холодными. Я жил с приятелем в комнатке, печку в которой за всю зиму ни разу не удавалось вытопить – дров у нас не было, а когда мы однажды намеревались утащить  доски с забора вокруг разбомбленного дома, то пока мы  собирались это сделали до нас. Не оставлял и голод. Помню: иду в институт на лекции, по дороге зашел в магазин и отоварил хлебную карточку. Пока дошел до института ,,исщепал,, все 400 гр. Отсидел первую пару, голодному учёба не идет на ум. Пошел домой, в счет следующего дня взял вперед еще дневную норму, пока дошел до дома ,,исщепал,, и её.  А в конце месяца сидишь несколько дней вообще без хлеба. Но даже когда по какому то случаю перепадало наестся так, что больше не влезало – чувство голода оставалось. Эту тему можно продолжать без конца, но я хотел рассказать о другом,  о первом и последнем днях войны. Они живы в моей памяти. 22 июня 1941 года. В Киеве ранним утром объявлено: Город находится на действительном угрожаемом положении. Тогда часты были учебные воздушные тревоги, но это объявление нечто другое. Во дворе как обычно утром появились молочницы с пригородных селений. Они рассказывают, что их поезд бомбили. По этому случаю, они сразу же подняли цены. Но на нас, мальчишек со двора, все это не произвело впечатления, и мы отправились, как и было задумано с вечера, в ботанический сад за цветущей тогда белой акацией. Наломав по охапке цветов, перелезли через забор и увидели на улице, под громкоговорителем толпу. Подошли и мы и услыхали выступление В.М. Молотова о нападении на СССР немецких войск и начале Войны. На следующий день забравшись на крышу нашего дома смотрели как бомбили завод ,,Большевик,, (если правильно помню название завода), над ним подымался столб дыма. В магазинах исчез хлеб, вместо него почему то продавали лаваш. Радио транслировало ,,победную,, музыку, привычные дикторы куда то исчезли, и  всякие объявления произносил какой то совершенно безграмотный     голос с жутким акцентом. Город засыпан пеплом и обрывками сожженных бумаг – видно какие то учреждения жгли архивы. В Киев прибежали беженцы с западных районов Украины, присоединенных в 1939г. Их большой лагерь располагался на розарии у входа в Ботанический сад. Они рассказывали всякие жуткие случаи о нападениях местных жителей на пришельцев с советской стороны.  Думаю, что нынешние раздоры востока и запада Украины своими корнями уходят еще во времена захвата СССР Западной Украины. Немецкая армия стремительно продвигалась в глубь страны. Уже через несколько дней встал вопрос об эвакуации. Первоначально мы собирались уходить из Киева с обозом Мединститута – сестра тогда была студенткой этого института. Предполагалось, что будет организован обоз с подводами, на которых можно будет везти вещи, а люди пойдут пешком. В расчете на такой путь собрали рюкзачки, положили в них лаваш и какой то минимум носильных вещей. Куда пойдем, когда придем – все это в полной неизвестности. На наше счастье появился какой то знакомый родителей, а тогда оставалась только мама, отец еще в 1938 г. был репрессирован как англо-японский шпион (меня всегда поражало это сочетание – где Англия, а где Япония?). Этот знакомый был железнодорожником в каких то больших чинах, и он сумел посадить нас в поезд. И 3 июля мы уехали из Киева в Харьков, считая, что дальше не куда.  Но, пробыв в Харькове несколько недель, когда немцы уже захватили Киев,  поняли, что и здесь не отсидеться и поехали в Пермь, где жила старшая сестра мамы – тетя Роза. Там и прошли годы эвакуации. А к 7 ноября 1943г Киев был освобожден и в конце этого же года мы с мамой вернулись из эвакуации. Так что для нас эвакуация прошла более или менее благополучно. Но в Киеве нас никто и ничто не ждало – наша квартира занята, имущество разграблено, Работы для мама нет  -  как заявили ей в каком то органе: Нам в Киеве евреи не нужны, и отправили её в Черновицы, а я остался в Киеве и поступил в Архитектурно-строительный институт. Окончив первый курс, осенью, перебрался в Черновицы, где и закончил в 1949г геологический факультет Университета. Не знаю судеб мальчишек с нашего двора, но об одном из них мне рассказали. Мой сверстник учился в Ремесленном училище. Они ушли из Киева таким же обозом, как собирались и мы. Но немецкая армия обогнала их обоз, они оказались в тылу и разбежались кто куда. Наш, естественно, пришел в Киев, и так как он не знал, что родители эвакуировались, то пришел в наш двор. Его увидал дворник и показал немцу говоря ,, оце жиденя,, и мальчишку тут же во дворе и расстреляли. На этом я закончу рассказ о первом дне. Хотя он ушел далеко за ,,первый день,, , но вся цепочка событий естественно выстроилась в моей памяти. Последний день. Его я встретил так же в Киеве. Еще за несколько дней до официального объявления об окончании войны ходили слухи о капитуляции немцев. Те у кого были радиоприемники и кто понимал иностранную речь говорили о подписании Акта о безоговорочной капитуляции. Со дня на день и мы ожидали сообщение от Советского информбюро. И вот наступила ночь с 8 на 9 мая.  В четыре утра в нашу комнату ворвалась соседка, распахнула окно и кричит во весь голос ,,Ура! Победа!,, Мы тут же поднялись и отправились в общежитие университета находившееся неподалеку, на краю Владимирской горки, той самой где стоит памятник князю Владимиру крестившему Русь. В общежитии уже никто не спал, началось общее веселье – играла музыка, кто то танцевал, кто то прикладывался к бутылке – в общем шумное веселье, все счастливы. К рассвету все немного угомонились. Я вышел в парк. Тишина, цветущие  яблони, благолепие и вдруг громовой голос Левитана: ,,От Советского Информбюро. Фашистская Германия подписала Акт о безоговорочной капитуляции. Великая Отечественная Война окончена. Победа!,, Я  не помню точно его слова, но смысл был такой и звучание его голоса в полной тишине предрассветного парка, цветущие яблони и ощущение счастья – все это помнится до сего времени. А потом был День Победы! Толпы горожан на улицах, в приднепровских парках, восстановление Крещатика тогда еще не было закончено и горожане толпами ходили где придется. Помню, что был немного во хмелю, танцевал на огромной пивной бочке, братались с каждым встречным! Так прошел этот знаменательный день. Первое после военное празднество на Крещатике было в День Победы над Японией и окончания Второй Мировой войны. Тогда восстановленный  Крещатик – только собственно проезжая часть, а развалины на обращенных к ней склонах оставались еще долгое время,  был уставлен подмостками с оркестрами, вдоль всей улицы стояли прожектора и весь город был на Крещатике! Карнавал!!

Так помнятся мне эти знаменательные дни – День первый и День последний -  и голод и холод от первого до последнего.